| |
Ч. и М.
ДВА ЧЕЛОВЕКА
Профессор Беспалов умирал. Ставший за последние месяцы маленьким, немощным, невозможно тощим, укрытый землистого цвета казеной простыней, с лицом, бессильно погрузившимся в почти не смятую подушку, профессор молча изучал трещинки и шероховатости больничного потолка. Включать ночник ему не хотелось: летний ветер проникал в палату через распахнутое окно, принося с собой переменчивые всполохи городского света. Ему не хотелось мешать им, хотелось подняться, сесть на подоконник и смотреть на улицу. Сидеть так, пока снова не станет плохо и снова не придётся звать сестру. Тогда прибегут врачи, уложат его на каталку, увезут, и, может быть, к утру он вернется в палату. А может быть он потеряет сознание в последний раз. "Черт! - спокойно подумал профессор, - дали бы хоть умереть спокойно!"
Вставать было нельзя. Профессор вглядывался в световые полосы, бросаемые в окно вечерним городом. То яркие, то чуть заметные, желтоватые, желтые, неоново-белые они стояли на потолке подолгу или пересекали его стремительно, словно выметая потолок желтым и жестким веником - от окна - в угол и тутже - к другому углу. Несколько минут он был полностью поглощен этим зрелищем. Снопы света казались разными, некоторые появлялись вновь и вновь и тогда Беспалов старался угадать, от чего летел этот свет и когда следует ждать его вновь. Заоконный мир мягко шуршал шагами и шинами, тихо переговаривался, иногда что-то выкрикивал или сигналил, гудение мотора провожало световые снопы в их пути из угла в угол. Пустеющий к вечеру, прогнавший своих самых назойливых прохожих, ночной летний город становился все уютнее, звуки все быстрее гасли в теплом воздухе, все отчетливей становился шелест листьев в больничном парке.
"Да. - очнулся Беспалов, - ничего высокого, ничего бессмертного..." Мысли почти не приходили к нему. Думалось с трудом, казалось, мозг его тоже ослаб и стал теперь способен только созерцать, без конца выискивая мельчайшие детали предметов, проникать в каждую неровность сероватой побелки, подмечая каждый оттенок проносящегося по потолку всполоха. Ни одна из его книг, ни одна, даже самая значительная статья, не вспомнились ему, он только лежал, смотрел и слушал. "Странно..." - еще раз подумал он почти без досады.
Посторонний звук появился неожиданно. Он как-то незаметно, исподтишка вплыл в покойную гармонию ночного города, приблизился ассонансом, нарастая. Резко, без стука, дверь распахнулась и вошла женщина без малого шестидесяти лет, сухая, морщинистая, и все же не лишенная некоторого изящества. Торопливый стук ее каблуков, смягченный виниловым полом палаты, стал тише, женщина подбежала к кровати и, кивнув головой, осторожно заглянула в лицо умирающего мужа.
Лицо ее казалось безупречным, симметричным, и из этой симметрии не выбивалась ни одна родинка, казалось, даже мельчайшие морщинки размечены на этом лице согласно совершенному чертежу. Цвет его, неразличимый в голубоватом свете, проникавшем со двора, напоминал старую бумагу, морщин на нём было немного, но казалось, что всё оно покрыто ими.
- Что с тобой случилось? - спросила она и придвинув поближе стул, села и, словно сомневаясь, положила свою тонкую сухую ладонь на скрытую простыней руку мужа. Он не шевелился, даже взгляд его, остановившийся было на вошедшей, вернулся к сероватым сопкам шершавой потолочной побелки.
- Ты же знаешь, милая - улыбнулся тот глядя в потолок. - То же, что всегда. Дай мне воды пожалуйста. Пить мне можно.
- Сейчас, сейчас. - засуетилась женщина.
Солнце садилось, быстро скрываясь в узкой щели между горизонтом и догонявшим его черным облачным фронтом. Лес и скалы отливали неправдоподобным, несолнечным красным цветом, огненная дорожка пересекала озеро, уходя на запад. Саша сидел на сером шершавом граните берега, он казался ему мягким: плавно горбатясь, не обнаруживая острых углов каменный пляж плавно соскальзывал в озеро. Курил с наслаждением, тихо и не спеша, ибо ничего плохого не было нигде на много-много километров вокруг, под ложечкой чуть заметно щекотало ожидание ночной бури - шикарной бури, темно синей с черным, с грохотом, ливнем и вспышками молний. Воздух стоял, недвижим и спокоен. Мягкий, сладковато-пряный дым единственной бегущей струйкой врезался в этот покой и растворялся в нем, успокаивался и исчезал. Три окатаных разноцветных камушка лежали позади него в гранитной лунке. Саша нашел их чуть раньше в лесу, в корнях вывороченной бурей сосны. Остров, к которому они причалили вчера вечером, возвышался над поверхностью озера неправильным овалом и поднимался над его поверхностью мягким зеленым горбом. Он и в самом деле был мягким: такой толстый мох покрывал его каменистые бока между валунами и соснами, что ноги утопали в нем, в палатке спалось, словно на матрасе, и если бы не муравьи и прочая лесная живность, можно было бы бросится в мох и долго смотреть на небо. Под сдернутым вздыбленными сосновыми корнями мхом Саша нашел свои камушки, бережно очистил их от сухой земли и два уже вручил Шурику и Лене. "Выбирайте!" - улыбнулся он. Последний камень он оставит себе.
Ничего особенно красивого в этом человеке не было. Всегда и все он делал по-особенному, неуловимо отличаясь от остальных, но это неуловимое отличие было необычайно очевидно. Волосы его были довольно светлые, крупные серые глаза широко расставленны на красном от загара лице. Кожа на щеках его была изрыта множеством ямочек, придавая еще больше небрежности его и без того не слишком аккуратному внешнему виду. Облик его дополняла рваная свободная тельняшка и мешковатые штаны, свободно свисавшие сейчас под согнутыми коленями. Саша держал сигарету тремя пальцами, словно писчее перо, и подолгу затягиваясь, щурился, тихо закрывая глаза. Где-то глубоко внутри себя он слышал музыку. Больше в его фигуре ничто не шевелилось.
- Шурик! - обратился Саша к другу. Шурик курил рядом молча, счастливо и спокойно провожая солнце. - Пойдешь со мной купаться, когда гроза начнется!..
- Пойду. - произнёс Шурик не оглядываясь и продолжил помедлив - А молнией нас не это.. не того?
- Э-эммм... Не, все равно хочется!
- Вещи до грозы надо убрать... Все тогда уж пойдём. Пошли в лагерь!
Оба они встали, оглянулись в последний раз на запад, на остаток солнца, и энергично зашагали туда, где гранитный язык пляжа вырастал из невысокого уступа, по краю которого тут же начинался лес. Там, всего в тридцати метрах отсюда, соревнуясь с отступающим солнцем, горел костёр, вокруг которого не спеша ходили, останавливалиь или сидели несколько фигур. В тугом предвкушающем воздухе голоса людей совсем не были слышны на берегу. Едва ребята сделали несколько шагов, красный невероятный свет погас и сменился серо-синим: грозовое облако настигло уходящее солнце.
Закат померк.
- Чай готов! - тихо произнесла Наташка. Не хотелось говорить громче. Не нужно было кричать: все услышат даже если говорить шепотом. Всем вместе ждать этой неистовой бури, предвкушая ее безумство, предвосхищая собственный первобытный восторг, знать, что остальные ждут того же - чудесно, радостно, остро волнительно! Так бывает, когда в детстве, впервые в жизни отправляешься с родителями в загадочном поезде, особенно под вечер, когда поезд покидает перрон родного города, уносится из него а ты лежишь на верхней полке и высматриваешь проносящиеся мимо в сумерках, летящие прямо тебе в глаза всё новые и новые сюрпризы!
- А, вы.. того? Вещи убрали уже!.. Ленка, налей чаю пожалуйста! - попросил Саша, подходя и усаживаясь к костру.
- Курить надо меньше! - ответила Наташка - Убрали.
Стало заметно темнее. С воды потянуло чуть заметным ветерком, прохладным, неприрученным, но ласковым. Первые полупрозрачные отроги туч уже неслись у них над головами. В посиневшем свете яснее проступили далёкие зигзаги молний, несколько раз громыхнуло. Ветер усилился. Безупречная гладь озера чуть подернулась рябью, зашумели верхушки сосен, что-то захрустело в лесу, откуда-то сверху, тут и там попадали, шурша шишки и старые ветки. Разрешив ожидание, медленно и весомо в сухой подлесок упали первые редкие капли.
- Начали! - прошептал Шурик.
Наташка улыбнулась, принюхалась к ветру и освободила волосы от заколки. Встряхнув головой, она отпустила их свободно метаться по плечам.
- Всё равно намокнет!
Илья посмотрел на небо, тяжелая капля упала ему на лицо и заставила зажмуриться, разлетевшись. Он нахмурился, встал и отправился в палатку надевать плавки, удивленный, что не сделал этого раньше.
Лена накрыла кан с чаем продолговатой крышкой.
Шелест нарастал. Пробирала дрожь, и это было не от холода, а от самой бури, может быть даже от воздуха, напитанного электричеством. Капли падали всё чаще. Противоположный берег озера размыло, отражение неба смешалось с тёмной водой, капель уже не было слышно, ливень наступал со своим особым звуком падения миллионов капель, неотвратимо, сплошной стеной. Сероватые штрихи скрыли горизонт. Темноту распороло голубым светом, грохот валил с ног, восторгающе оглушительный! Еще раз! Еще!
Гроза разразилась!
Женщина с шипением отвинтила крышку бутылки с минеральной водой и как-то неловко ухватывая предметы кончиками пальцев, широко расставив локти, наполнила водой белую кружку со щербинкой на краю. Больной осторожно приподнялся и сделал несколько глотков из поданой чашки. Когда-то он был весьма красив: высок и строен, носил бороду и усы, облагороженные редкой сединой. Лоб его был высок, а нос уверенно изогнут. Теперь он был очень бледен, вместо усов и бороды на лице его можно было найти лишь трехдневную щетину. Лоб пересекли несколько морщин, глаза ввалились, даже рост его, казалось, стал меньше.
- Ты пришла одна? - тихо спросил профессор
- Да.
- Кто-нибудь придет еще?
Женщина задумалась, опустила голову и через минуту ответила, вскинув взгляд на мужа:
- Вряд ли.
Всю эту минуту Беспалов пролежал молча глядя в потолок, когда прозвучал ответ он даже не улыбнулся.
Профессор знал очень хорошо, что наврядли уже выпишется. Сам будучи врачом, он способен был верно истолковать и симптомы своей болезни, и загадочное поведение врачей и сестер, их сочувственные взгляды и оптимистические заверения. Он продолжал смотреть в потолок.
- Рассказать тебе что-нибудь? - спросила жена.
- Что?
- Нам позвонило тридцать человек врачей, они хотят знать, что с тобой.
- Какие тридцать человек?
- Ты не должен их знать. Они читали твои книги... Говорят, что ты гений. Право, я и не знала.. Обещали помочь со сборником.
Профессор пожал плечами.
- Стихи издадут, самое позднее, через год.
Он молчал. Прошло несколько минут, профессор слушал ночной шум. Он почти забыл, что не один.
Да, он писал когда-то стихи. Метафоры его были тонки, любовь в его поэмах походила то на пламя, то на лунную ночь. Лики природы поражали изяществом стиля. Он верил в свои строки, жил за своих героев, ему казалось, что жил. А теперь они остануться жить одни, без него. Они будут жить и любить по-настоящему. Они навсегда станут счастливы своими цветами и дождями, и лицами прохожих, каждому из которых они станут - радоваться.
- Скажи же что-нибудь пожалуйста! - попросила жена.
- Прости.
Он не знал, о чем говорить с ней. Неясное тяжелое чувство захватило его мозг, но он не мог сосредоточится и понять, что гложет его.
- Прости, Леночка. Посиди со мной минут десять, а потом ступай домой и не бойся за меня. Расскажи что-нибудь мне сама, если хочешь.
Она молчала с минуту. Несколько раз казалось, она собирается заговорить, но вдохнув и бросив взгляд на его безучастные глаза на незнакомом от лунного цвета лице останавливалась, не выдохнув ни звука.
- Я пойду. Я приду завтра, сразу, с утра.
Он посмотрел на неё. На миг улыбнулся, но получилось натянуто, он почувствовал это и улыбка тутже исчезла.
- Спокойной ночи, Леночка. - сказал он совершенно серьезно.
Буря наступила! Синие, иссиня черные тучи тяжело повисли над озером, далеко на востоке, за фронтом облаков виднелось светлое вечернее небо, струи дождя косо пересекали это окно и размывая звёзды, спускались к темной волнующейся воде. Радость! Радость выплеснулась наружу, Саша кричал, срываясь на петуха, запрокинув голову к верхушкам сосен. Лицо с размаху полоскали прохладные струи. Он взглянул на друзей, они смеялись.
- Ленка-а-а!! - вопил Саша и сев, откинулся на напитанный водой мох.
Тут же вскочив, он протянул руки друзьям, его схватили и подняли, они обнялись и понеслись наперегонки к гранитному пляжу, почти не глядя под ноги.
- А-а-а! - выдохнул Саша, и, остановившись обнял сосну, поцеловал и погладил мокрый шершавый ствол, влюбленно посмотрел на ее слившуюся с темным небом хвою. Дыхание его было невероятно частым. Он догнал Наташку, поднял ее на руки и со смехом бегом обнес вокруг всего пляжа. Счастье! Завтра будет утро, синее и влажное, солнце согреет воду в озере так, чтобы капли с весла ласкали натруженные руки, чтобы устав, можно было бы спрыгнуть, бросив весло, прямо в этих старых штанах в прозрачную прохладную воду. Рядом будут они - четверо - Ленка, Илья, Наташка, Шурик - будут смеятся, днем и вечером, если Шурику не придёт охота принятся за грустные песни. А неделю спустя будет поезд, знойный и душный, можно будет выбежать на станции и лезть на старый паровоз или покупать у старушек морошку. Дома встретит мама, для нее уже есть гостинец. Город.. Спокойная жизнь, рассказы, а потом снова уехать куда-нибудь! Что-то ждет еще впереди плохое, но оно пройдет, пройдет как всегда проходило, и все эти люди, которых он так любит - разве оставят они его? Разве он оставит их? Разве не лучше всего на свете видеть любимых счастливыми?
Гроза бушевала. В выемках пляжа волновались взбитые ливнем лужи. Они легли на теплый камень, Саша раскинул руки и попытался открыть глаза. Капля больно ударила его и ему пришлось перевернуться на живот. Спину теперь ласкали струи холодной воды, прямо перед ним на гранит падали тысячи и тысячи капель и разбивались, казалось, что он смотрит на бескрайнюю каменистую равнину, которую поливает какой-то циклопический, катастрофический дождь. Исполинские капли пикировали на бескрайний гранит и разлетались в тончайший туман. По верхушкам сосен гулял ветер, их не было видно, только вспышки молний выхватывали их на миг из объятий черного неба и запечатлевали в голубой гамме. Гром с треском катался над кипящей озерной водой.
- Шурик! - вскочил Саша. - Пошли!
Не снимая одежды, ребята с размаху вбежали в воду по ровной плите серого гранита, отмытой, отполосканной синими струями. Они смеялись и, держась за руки, были совершенно, абсолютно и законченно счастливы.
|
